Глава 9
Инженерно-бронетанковые приключения, или комические моменты драматических ситуаций
(Юрий Мироненко)
9.90 Ленинград, Моховая 38!
В первой половине 60–ых годов я был вызван к Руководству и «обрадован» известием, что меня утвердили в качестве кандидата для поездки в Антарктиду на «весь экспедиционный период».
Дело в том, что в Антарктике уже не один год трудились пять «Пингвинов» – вторая производная от плавающего танка ПТ–76. Этот танк был создан в 1951 году под руководством моих будущих учителей и покровителей Н.Ф.Шашмурина и А.С. Ермолаева, фамилии которых я неоднократно упоминал в предыдущих рассказах.
Первой производной от ПТ–76 были гусеничные плавающие бронетранспортёры БТР–50П, пять из которых в рекордные сроки с мая по октябрь 1957 года были переделаны на Кировском заводе в арктические машины, которым и присвоили это милое название «Пингвин».
Завершение изготовления «Пингвинов» совпало с моим переводом из Коврова в Ленинград и я был свидетелем их торжественной отгрузки с «Кировского завода».
31 октября 1957 года в Калининграде они были погружены на корабль «Кооперация», а 1 ноября уже плыли в Антарктиду.
В своих рассказах я упоминал механика–водителя Н.П. Пугачёва (Колю), с которым проводил испытания опытных танков. Так вот, он до этого успел побывать одним из первых водителей «Пингвинов» в Антарктиде и вернулся оттуда орденоносцем. В отличие от большинства его коллег, с которыми мне пришлось поработать, он был принципиальным трезвенником. Никогда я не видел его в плохом настроении, был собран и аккуратен, а о его честности и порядочности ходили легенды. С удовольствием общаясь с ним, я многое узнал об условиях работы людей и техники в Антарктиде. «Нюансиков» там было огромное количество. Кстати, в официальных статьях и публикациях различных «авторитетов» фактический материал об освоении Антарктиды во многом «кастрирован». В этом меня убедили рассказы Коли о ситуациях, поведении некоторых людей и работоспособности нашей техники в крайне суровых условиях Южного полюса, где при минус 80 градусах танковые тросы рвались, как верёвочки…
А пока я «кандидат»…!! Начались «экзамены», обследования психики, гражданской готовности и «организма» в целом. Последнее проходило под эгидой Ленинградского Арктического института.
Медицине я подходил по всем параметрам, кроме зрения, но мне почему–то была сделана скидка с условием – иметь при себе глазные контактные линзы. Мало того, меня осчастливили бумагой, за подписями руководства Арктического института и «Кировского завода», адресованной в Ленинградский НИИ глазных болезней на Моховой, 38, в котором в то время тайно существовала специальная лаборатория глазных контактных линз.
Прочтя эту «бумагу» – я себя «зауважал»... Предвидя последствия этого «самоуважения», она при мне была запечатана в конверт, чтобы я сдуру её не обнародовал. После чего последовал приказ завтра же явиться с нею на Моховую, 38.
Это только после развала СССР наше новое руководство Россией, не думая о последствиях, окрестило некоторых… «лучшим Министром обороны» и «самым лучшим Министром финансов». В наше время такого не происходило – кадры берегли. Представляете, если бы кировчане узнали, какими эпитетами я был обклеян в этом письме…
Да, мне проходу бы не было на «Кировском заводе», люди бы давились от смеха, «требовали» автографы, и, чтобы уйти от позора, осталось бы только повеситься в укромном уголке.… Однако у меня хватило ума показать этот конверт и поведать о контактных линзах только Виктору Яшину.
В то время я и большинство жителей СССР вообще даже не слышали о существовании оных линз. Витя слышал и решил меня сопровождать на Моховую.
Когда мы приблизились к дому 38, он, применив силу – уговоры не помогали, нацепил мне на лацкан пиджака свой знак «Почётного мастера спорта СССР» – «не дёргайся, этот довесок произведёт нужное впечатление».
Далее всё пошло, как по маслу. Витя поздоровался с вахтёром, показал ему конверт, проведя пальцем вдоль фамилии директора института. Без комментариев показал тем же пальцем на меня со значком и попросил вахтёра провести нас к директору. Обалдевший вахтёр, судя по орденским планкам, бывший фронтовик, бросил свой пост и через две минуты мы оказались в приёмной директора. Яшин подошел к секретарше, презентовал ей откуда–то взявшуюся шоколадку, что–то тихо сказал и отдал ей мой конверт – она тут же скрылась за входной дверью кабинета директора. Не прошло и нескольких секунд, как я был приглашён…. После прочтения письма директор вызвал какую–то женщину – она оказалась руководителем лаборатории контактных линз, и после краткого общения с директором повела меня туда. А Яшин? Яшин солидно проводил меня взмахом руки и продолжил разговор с секретаршей.
Лаборатория контактных линз, как потом оказалось, располагалась в двух небольших комнатах. Одна метров 16, другая метров 6. В первой моё зрение подверглось исследованию посредством зажима головы в специальном станке и какого–то «мелкоскопа», похожего на бинокль, а о существовании второй комнаты мне подсказывала постоянно закрытая дверь, расположенная как раз напротив моей физиономии, бесповоротно зажатой в станке.
Посещать эту лабораторию до того, как я впервые увидел контактные линзы, мне пришлось раза четыре или пять. За время этих посещений кроме руководительницы лаборатории я не встречал никого. Создавалось впечатление, что эта симпатичная 35–ти летняя женщина совмещает в себе все профессии и не имеет подчинённых. Но всему приходит конец. Не успел я породниться со станком, как мне было заявлено, что я свободен недели на 2–3.
Однако на «Кировском заводе» свободой и не пахло – меня тут же отоварили танком и загнали в Гороховец.
Прошёл месяц, я вернулся в Ленинград и на следующий день был уже в станке. Начальница что–то закапала в мои глаза и приказала посидеть в таком неприглядном виде минут десять, пока она куда–то сходит. Сижу, в глазах муть от капель и семи диоптрий с минусом. Вдруг сквозь эту муть из постоянно закрытой двери появляется явно мужская фигура с вытянутой в сторону моего носа рукой. А я, зажат в станке и совсем беззащитен. Даже сказать ничего не могу – голова, включая нижнюю челюсть, зафиксирована по вертикали и горизонтали.
Фигура со мной здоровается. Я в ответ мычу носом. И тут же слышится голос начальницы: «Лёвочка, ты принёс линзочки Мироненко?». Лёвочка отвечает, что принёс.
«Откройте пошире глаза, Юрий Михайлович». Открываю. Она поочерёдно приклеивает что–то к моим глазам. Муть проясняется, и я отчётливо вижу её и чернявого парня лет тридцати. Лёвочка стал поочерёдно подсвечивать мои глаза с разных сторон ярким фонариком, а начальница изучать их через «бинокль». Чтобы нервная система не трепыхалась, я по давнишней привычке полностью отключаюсь от происходящего, думаю о своём, и даже не прислушиваюсь к их разговору. От меня же сейчас ничего не зависит, инициатива в их руках – пускай работают.
Наконец, моя голова освобождается от тисков. Делаю несколько облегчённых вздохов и радостно улыбаюсь. Они хохочут и говорят, что впервые общаются с таким спокойным и терпеливым пациентом.
Отвешиваю им какую–то любезность. После того, как я по их указанию, постоянно плача и еле сдерживаясь от рези в веках, проделал какой–то курс вращения глазами и ряд других тестов, мне объявили, что пытка закончена и мне объяснят, как снимать линзы.
«Наклоните голову вниз, оттяните слегка левой рукой уголок вашего левого глаза в сторону виска, приблизьте ладонь правой руки к этому глазу и моргните. Линзочка упадёт в вашу руку».
Действительно, маленькая жесткая пластмассовая линзочка упала в ладонь. Точно также я освободился от правой.
Вы не представляете, как хорошо жить на белом свете, когда эти треклятые линзочки находятся в ваших руках. Если соринка попадает в глаз – очень хреново, а линза – как канцелярская кнопка в глазу, резь жуткая, моргать противопоказано – от боли зальёшься слезами. Единственное желание – поскорее их сбросить и к туркам в дыру, в Гороховец, ко всем чертям, туда, где не требуются глазные линзы…. Но меня успокаивают – это, по сути, ещё как бы заготовки. Надо их несколько раз дорабатывать после соответствующих примерок, потом, когда они будут окончательно «притёрты» к глазам, приучить к ним веки. Для этого в течение нескольких дней по два часа сидеть в садике под окнами лаборатории, моргать, плакать и терпеть. Через неделю–две глаза и веки должны притереться…
Узнав о предстоящем, в Антарктиду мне ехать расхотелось, но я продолжил ходить на примерки и дней десять по два часа моргал глазами в садике, заливаясь слезами.
Наконец, «бытие определило сознание», и мне пришла гениальная мысль – выйдя в садик, снимать эти линзы к чёртовой матери и два часа чувствовать себя нормальным человеком. В лабораторию я, конечно, возвращался в линзах и в прекрасном настроении.
Обман не раскрылся. Врач и Лёвочка – глазной ювелир, не скрывали радости, что на мне – четвёртом пациенте, они, наконец, достигли долгожданного результата. И откровенно рассказали мне, что первый пациент – высокий чин Обкома партии, сошёл с дистанции сразу же, двое других – тоже какие–то чины, получив под честное слово «притёртые» линзы, т.е. без сидения в саду, явно пользоваться ими не стали – это было видно с самого начала. И вот, наконец, пришёл я, прошел все круги ада, не издав ни единого звука и т.д. и т.п.
Мне только оставалось сердечно поблагодарить их за проделанную работу и с неподдельной радостью, напялив линзы на глаза и отвесив низкий поклон родоначальникам линзо–глазного производства в СССР, выскочить на Моховую, где через минуту в каком–то подъезде напротив старого ТЮЗ–а с утроенной радостью избавиться от них.
Нет, я их не выбросил, а аккуратно положил в выданный мне футлярчик для хранения светофильтров к фотообъективам. Футлярчик был заполнен поролоном с двумя полукруглыми выщербинками с буквами «Л» и «П», под которые укладывались линзочки. «Л» – для левого глаза, «П» – для правого. Путать их было нельзя.
Кстати, толчком для написания этого рассказа послужила неожиданная находка этого футлярчика в чемодане со всяким доисторическим хламом. Поролон за 50 с гаком лет превратился в коричневую липкую массу, из которой всё же удалось выковырять линзочки. Я промыл футлярчик и линзы, вставил в него новый поролон, уложил линзы и сфотографировал. Фото прилагаю.
Историю моих похождений в этих линзах и их без меня постараюсь продолжить.
|