Глава 9
Инженерно-бронетанковые приключения, или комические моменты драматических ситуаций
(Юрий Мироненко)
9.31. Голым задом на альфа-частицы
Шестидесятые, мы на Семипалатинском полигоне. Зима.
Приехали проверять эффективность противорадиационного подбоя, установленного в танке.
Нас четверо – я, Гена Скобкин, водитель Коля Пугачев, прошедший Антарктиду, и фронтовик Дюмин.
Дня три местные специалисты оборудовали нашу машину датчиками. Их устанавливали на всех рабочих местах на уровне головы, живота и ног, а также рассовывали по всему внутреннему пространству – штук 30 или 40. Когда все было подготовлено, мы поехали «на реактор». Реакторная площадка, видимо по недомыслию, была со всех сторон окружена какими-то строениями, а для въезда был сделан узкий проход, закрытый воротами. Слава богу, что ворота оказались шириною 4 м – танк пролез. Мы встали на положенное место, включили все системы и стали ждать. По внешнему виду реактор напоминал помесь водонапорной и астрономической башен. Нам дали команду приготовиться, и я прильнул к прицелу, чтобы посмотреть, откуда нас будут облучать. Не помню, сколько времени я провёл за этим занятием, но вдруг услышал в шлемофоне голос водителя: «Михалыч, у нас Новый год что ли, ёлка зажглась – красотища!». Я обернулся, и мать честная, все наши датчики светятся, как фонарики на новогодней ёлке! Надо спасаться. Кричу Коле, чтобы он разворачивался и немедленно уводил танк, как можно дальше от этого места. Он лихо крутанулся на месте и, выломав ворота, погнал танк в открытое поле. Отъехав на приличное расстояние, мы остановились и осмотрелись. Сбоку в 300 метров от нас неслись три автомобиля в нашем направлении. Не доехав до нас метров 200, из машин выскочили военные, и что-то начали кричать и махать руками. Решив, что нам надо еще подальше отъехать, мы отъехали. Остановились, открыли люки и смотрим - машины еле различимы. Ждём, когда подъедут. Не едут.
Принимаю гениальное решение – возвращаться к ним. Подъезжаем к машинам и идём объясняться. Я кратко докладываю подполковнику о причине нашего отступления с реакторной позиции. Он говорит, что сделали мы всё правильно, но не надо было въезжать на Альфа-поле.
- Мы вам кричали, чтобы оттуда убирались, а вы, как назло, поехали в самую середину. Теперь с вами придётся повозиться. Кстати, Дюмин, что это за вода на твоём шлемофоне?
- По обрезу люка скопился снег, в танке тепло, он подтаял. А когда я люк открыл, капли пролились на шлемофон. У нас всегда так бывает.
- Снимите шлемофон и дайте его сюда.
Дюмин снял шлемофон и подал его подполковнику. А в поле свирепствовал холодный ветер – начало декабря. Подполковник достаёт прибор, что-то замеряет на шлемофоне и без комментариев размахивается и забрасывает шлемофон метров на 15 в поле.
Я спрашиваю, сколько начирикал прибор. Ответ – 15000 полураспадов. Для меня это новые ворота, я ж привык к рентгенам в час. А тут полураспады, да ещё 15 тыщ! Мои ребята это всё слышали. Дюмина трясёт:
- Как же без шлемофона, у меня же шапки нету, я из Питера приехал в этом зимнем шлемофоне.
Подполковник подумал несколько секунд и выдал:
- Ну ладно, раз так– бери шлемофон и одевай, чего уж тут…».
Водитель Коля поднял шлемофон и передал его Дюмину:
- Теперь тебе брат ещё не хватало простудиться.
Обычно разговорчивый и контактный Дюмин обмяк и замкнулся. Но это было только начало. Подлетел войсковой кунг с медработниками, которые начали устанавливать палатку и затаскивать в неё какие-то пульверизаторы, шланги и емкости. Работали слаженно, быстро и минут через 15 приказали заходить к ним и раздеваться догола. Зимой в поле, в насквозь продуваемой палатке нас продезактивировали каким-то холоднющим раствором, выдали исподнее бельё и белые комбинезоны, запихнули в кунг и уже собрались уезжать, как я выскочил из машины.
Подбегаю к подполковнику и спрашиваю, что есть 15000 полураспадов в рентгенах. Он поморщился и сказал, что это меньше одного рентгена, затем, хлопнув меня по спине, крикнул медикам, чтоб следили за нашей температурой, вечером она должна подняться… Танк нас заставили оставить здесь, ведь он, как оказалось, прокатился по двум зараженным полям, и ему требовалась соответствующая обработка. Нас приволокли в какой-то госпиталь, разместили в отдельной палате, вкусно и обильно накормили, даже выдали по 100 грамм спирта. Всё бы хорошо, но меня мучил один вопрос – почему должна подняться температура? Похоже, это должен быть разогрев после жесткого облучения реактором. Ладно – разберёмся, а пока надо успокоить Дюмина. Меня еще в Шиханах заверили, что у этих частиц короткое излучение – «можешь постелить газетку на эти альфы и сесть на неё голым задом – ничего не будет, а вот внутрь организма их пускать не надо – окочуришься ».
Я ему в популярной форме объяснил, что такое 15000, что такое Альфа и что такое Бета. Он вроде бы успокоился.
Вечером у нас поднялась температура выше 38, но ребята решили, что это простудное и проспали до утра. На следующий день самочувствие у всех было нормальное, тем более, что нас проведали офицеры с графином спирта, а на третий день мы были выписаны на свободу. Едва добравшись до гостиницы, мужики явились в мой номер с просьбой отпустить их денька на два-три в Семипалатинск. Мы отработаем эту пару дней, отпусти. Я им говорю: «Ребята, какого чёрта, спирта тут навалом – отдыхайте»!
Но они долдонят своё… Ясность внёс Скобкин: «Надо провериться, Михалыч, чтоб душу не терзать». Делать нечего, и я их отпустил .
Через два дня они радостные и слегка поддатые явились из Семипалатинска – проверка прошла успешно, и бронетанковые души успокоились.
А причиной сквозного облучения внутри танка явилась элементарная ошибка конструкторов – элементы подбоя надо было не пристыковывать друг к другу, а располагать внахлёст, т.к. по стыкам облучение шло беспрепятственно.
Первые блины почему-то не бывают без комьев.
P.S. Справочно: на Семипалатинском ядерном полигоне проведено
более 450 ядерных испытаний («РИА Новости» 2007)
|