Глава 10
Владлен Саврей
(Владлен Саврей)
10.19. Иультин - 1965 год
Черная полоса началась не только у меня. На комбинате, а точнее, на подземном руднике развязался мешок с несчастьями: подряд несколько случаев со смертельными и тяжелыми последствиями. Я уже не помню, что было раньше: то ли взрывник - татарин раскусил детонатор, то ли кому-то из откатчиков раздавило голову между вагонетками. Произошло это почти одновременно. Обоих насмерть и из Горного округа приехала целая комиссия для расследования.
Нас это затронуло лишь косвенно: прошла ревизия состояния техники безопасности на подземных работах и на замечания не поскупились. Были там и наши работы, проектом не предусмотренные, но сроки никакие не назывались и я не очень этим обеспокоился.
Прошло еще немного времени и произошло ЧП покруче: подъемная клеть с людьми сорвалась и на полном ходу стала « на концевые». Несколько человек погибло, нескольким переломало ноги и позвонки. Случай ужасный по последствиям, а, главное, групповой. Такого еще не было и разборка состоялась очень серьезная. Зама по технике безопасности Евглевского тут же уволили с комбината и (чудеса советских времен!) перевели в Анадырь инспектором Горного округа - фактически куратором по ТБ нашего комбината (?!). Главному инженеру - Чешеву светило несколько лет отсидки, но нельзя же посадить члена бюро райкома партии и его срочно отправили в отпуск по полной программе - на полгода, пока все не уляжется. Назначенный временно исполнять обязанности паренек из техотдела, который когда-то встречал меня при первой командировке в Иультин, рьяно взялся за налаживание безопасной работы на руднике.
В разгар этой бурной деятельности произошло самое тяжелое для меня и всей «службы» событие: сошла снежная лавина, которая снесла домик наблюдателей вместе с тремя женщинами, дежурившими в противолавинной службе. Откопать их было невозможно - все разметало по огромной площади. Только после таяния снега удалось их найти и похоронить по-человечески. Для нас же самым тяжелым было то, что все три женщины работали раньше дежурными на скважинах и после внедрения автоматики их сократили оттуда, устроив наблюдателями. Работа тоже не пыльная, да и платили там по горной сетке, так что дамы не жаловались. А тут такое несчастье! Во всяком несчастье должны быть виноватые и таковыми в глазах поселкового населения стали мы - автоматчики. Логика простая: «...не было бы вашей ...... автоматики, были бы бабы живы». На таком уровне доказывать что-либо совершенно бесполезно, а тем более оправдываться. Все чаще я стал ощущать косые взгляды в автобусе или в магазине, не стало того теплого отношения к нам, которое установилось за последнее время. Вот уж воистину: без вины виноватые! Но жизнь продолжается и планов нам никто не отменил.
Где-то в феврале открыли дополнительное финансирование и я закрыл ребятам наряды на часть работ, выполненных в декабре и ранее не оплаченных. Получили они очень хорошие деньги, что не осталось незамеченным в поселке. Оплатил я эти работы тем, кто их выполнял, но некоторых это не устроило. И тут сработала наша «партийная прослойка» -Ваня Гончар со своими дружками - кандидатами: Рожковым и Дубининым. Гончара я вообще никакой работой не загружал и он слонялся между людьми, как дерьмо в проруби; Саша Рожков корпел с дамами над начинкой фабричных шкафов в конструкторской группе, а Лешка Дубинин работал на подхвате в котельных. Никакого отношения к тому наряду они не имели, но именно от них пришло заявление в прокуратуру.
Этот орган представлял в поселке сосед моих ребят по общежитию. Парень очень порядочный, эрудированный и компанейский, но всегда знавший меру во всем, что мне в нем очень нравилось. Его звонку я не удивился, но для приглашения в прокуратуру было поздновато - около 8 часов вечера. Накинув куртку я пошел в соседний дом, где был «офис» прокуратуры. Старый приятель даже чаю не предложил и сразу же перешел к делу: кому, когда и за что заплачено по этим вот нарядам? Смотрю, а это тот наряд, который включал часть работ, выполненных в декабре.
Скрывать мне было нечего, да и ничего противоправного я не совершил по моему твердому убеждению. Отметил красным карандашом на нарядах тот объем работ, который выполнялся в декабре, объяснил, что тогда кончились все деньги и платить было нечем, но все сделано и заактировано.
У меня возник естественный вопрос: «А в чем, собственно, дело и почему у него морда такая казенная?» Вместо ответа выкладывает он на стол двойной лист из тетрадки в клеточку, исписанный с двух сторон до боли знакомым красивым почерком Гончара. Называется он «Заявление о злоупотреблении служебным положением в целях личной наживы». Из него следовало, что я потому закрыл такой наряд, что мне за это « дали на лапу», а вот некоторых самоотверженных тружеников, которые не захотели в этом участвовать, в наряд даже не включили. Под такими тружениками подразумевался Леха Дубинин - единственный в «службе» запойный прогульщик, но кандидат в члены партии. И вообще я ... подвергаю гонению «партийную прослойку» за ее активное участие в общественной жизни, а сам в этой жизни не участвую и свою команду в эту жизнь не пускаю. Опытный и битый кляузник Ваня точно знал, что надо делать: копия заявления была направлена в Эгвекинотский райком партии (а, может, и не направил, но погрозил? - не знаю - райком никак не отреагировал). Получалось, что я мздоимец, а Ваня со товарищи по партии - борцы за правду и справедливость. Припиской о копии заявления Ваня не давал прокуратуре решить дело миром: знал, ведь, что мы в добрых отношениях и что Борис прекрасно знает положение дел в «службе». Предстояло следствие и с меня взяли подписку о невыезде.
Вышел я из прокуратуры, совершенно не представляя, чем провинился перед государством. Пошел не домой, а к ребятам в общежитие и все им рассказал. Выражения в адрес авторов заявления я приводить не буду - компьютер может не выдержать. Экспансивный Толик Москва тут же собрался идти бить Гончару морду, а Леху пообещал засунуть в котел. Еле его успокоили и стали разбираться все вместе, где в этом деле прокол. Больше всех недоумевал Ричард, на чью бригаду был закрыт наряд: « ...самая обычная практика хорошего прораба - иметь про запас какой-то объем выполненных работ, чтобы регулировать зарплату. У монтажников обычное дело - разом густо - разом пусто: то одного нет, то другое не ладится, а зарплату надо платить не ниже средней каждый месяц. Здесь без запаса не обойдешься и никто никогда за это не отвечал перед законом.» Никто не смог мне объяснить, что я нарушил.
За этим объяснением я с самого утра пошел в прокуратуру. Отношения между мной и Борисом стали только казенными, но иначе я не мог - слишком велика была обида, хоть и не он меня обидел. Я попросил показать мне тот закон и ту статью, которые я нарушил, чтобы знать, каково наказание за это. Ни закона, ни статьи он мне не нашел. Оставалось обвинение в личной заинтересованности и получении взятки. Отмеченные мною работы стоили 996 рублей из всей суммы наряда около 7000 рублей. Вот за «приписку» этой тысячи я и должен был нести ответственность по неизвестной мне статье неизвестного прокурору закона.
Всех ребят допрашивали и все как один отвергли даже мысль о том, что я от них что-то получил. Версия личной заинтересованности отпала, но суд должен был состояться. Перенервничал я перед этим страшно! У нас же в Стране Советов так: был бы человек, а статья найдется, да и «... дыма без огня не бывает.» По поселку поползли слухи и шепотки, что жизнь не облегчало.
Гончар почувствовал себя героем и заявился ко мне в кабинет без всякой надобности - просто поговорить. Опять развалился, опять шляпу на стол взгромоздил... У меня настроение было совсем не такое как в первый раз и Ваня загремел по пяти ступенькам вниз прямо к своему другу Саше в КБ. Хоть я был зол, но ума хватило не оставлять на нем следов: ограничился пинком в зад. Тут же побежал в партком жаловаться, но «... никто ничего не видел».
Весной состоялся суд. Такого понятия, как оправдательный приговор советское правосудие не знало. Если государство в лице прокуратуры желает наказать, то накажут обязательно, будь ты хоть ангел во плоти. Так и было: ничего не доказали, даже не дали на руки обвинительное заключение, но приговорили выплатить из своих денег 996 рублей в казну. Бухгалтерия тут же их вычла из зарплаты и советское правосудие восторжествовало.
Возмущению моих ребят не было предела! Я был рад, что все это закончилось. Боря - прокурор больше никогда не приходил к моим ребятам , хоть и проживал в соседней комнате. А через несколько дней Ричард принес мне сберегательную книжку - первую, кстати, в моей жизни - с вкладом на предъявителя в 3000 рублей. Я пытался отказываться, но формулировка: « ... за моральный ущерб, понесенный в борьбе за справедливость» меня утешила, да и деньги были нужны.
К тому времени я все чаще стал задумываться над тем, что мои ребята получают гораздо больше, чем я - заместитель главного инженера большого комбината и не последний специалист в Северо - Восточном совнархозе. Оклад, районный коэффициент 2 и надбавки не позволяли что-либо накопить - все уходило на жизнь на две семьи: в Ленинград мы высылали регулярно, хоть и не очень много, но гораздо больше, чем зарплата рядового инженера НИИ. Хотя мы себе ни в чем не отказывали, но понятие «моральный ущерб» подспудно преследовало меня постоянно.
Несмотря на все передряги, жизнь не останавливалась. Приближалась весна, стало выглядывать солнце и на душе посветлело: кончалась долгая полярная ночь. Пока она длится, то как бы не замечаешь ее, а вот первые проблески солнца уже рождают в душе ожидание тепла и обязательно чего-то хорошего. Удивительное чувство! Я не люблю осень с ее умиранием природы, а вот весна всегда улучшает настроение и начинает «гонять кровь».
Неожиданно «оттаял» выгнанный с комбината за смертельные случаи бывший зам по ТБ. Прилетел он в Иультин из Анадыря, где работал теперь в Горно - технической инспекции (РГТИ) и курировал наш комбинат. Первое, что он сделал после прилета - собрал всех руководителей и объявил, что «...он нас научит и заставит выполнять правила ТБ.» Вот фарисей - будто и не он развалил здесь всю работу!
Проработав долго на комбинате, он, конечно же, знал все слабые места и тут же выдал несколько предписаний по подземному руднику. И все эти предписания, как на зло, напрямую касались моей «службы»!
Появился большой объем внеплановых работ, выполнять которые надо было «...впереди паровоза», ибо их невыполнение грозило остановкой всего комбината. С другой стороны, мне уже были нужны дополнительные оплачиваемые объемы работ, т.к. на водоснабжении и котельных мы все сделали, а на фабрике надо было ожидать прихода шкафов из Конотопа. Не столько из-за самих ящиков (мы у же начали приспосабливать старые шкафы к новым блокам), сколько из-за «начинки» ящиков: проводов, инструмента и прочего добра, подаренного в Конотопе.
|